Величие и Падение Жизни. Книга II. Песнь 3 “Савитри” Шри Ауробиндо

Величие и Падение Жизни

Книга II. Песнь 3

Широким и негладким был путь, влекущий к восхождению.
Внимая зову беспокойному возвышенной Природы,
Он пересек границы Духа, воплощенного в телесное обличие,
И на поля вступил обширные и смутные,
5. Где было все изменчиво, сомнительно и не бесспорно,
Вступил в мир поиска и тяжкого труда без передышки.
Как тот, кто Неизвестное встречает лицом к лицу,
Как вопрошающий, ответ которому дать некому,
Как привлеченный к той проблеме, которая никем не решена,
10. Всегда с неясной верой в ту дорогу, которая пред ним лежала,
Всегда влекомый к некой неустойчивой, непостоянной цели,
Он двигался по миру, населенному сомненьями,
В изменчивых пределах основы нестабильной.
Перед собою видел он никем не достижимую границу,
15. И с каждым шагом, приближаясь к ней, ему казалось,
Что, подобно миражу, граница эта отдалялась на такой же шаг.
Скитание там было без места для пристанища –
То был путь беспрерывный по бесчисленным дорогам.
Того, что радовало сердце, он не нашел;
20. Блуждая неустанно, искал он и не мог остановиться.
Жизнь там есть манифест Непредсказуемого,
Движение морей неугомонных, бесстрашный
Продолжительный прыжок души в Пространство неизвестное,
Мучительный конфликт в Покое вечном,
25. Порыв и страсть безмерной Бесконечности.
Там, принимая образ всякий, что пожелает воображение её,
И избегая ограниченья определенных форм,
Она отбросила все безопасные пути, уже испытанные ею и известные.
И несмотря на страх, что неустанно во Времени присутствует,
30. И не страшась Судьбы, что неотступно следует, и скачущего Случая,
Она несчастия воспринимает, как риск обыкновенный;
Беспечная к страданию и беззаботная к падению и греху,
Она опасности встречает и бьется за открытия
В доселе неизведанных пространствах человеческой души.
35. Она лишь только кажется экспериментом долгим,
Источником опасности невежественной Силы,
Которая испытывает истины, и высшей не найдя,
Стремится дальше, результатом не довольная и не уверенная в нём.
Как видел некий сокровенный ум, так жизнь оформлена была:
40. Она прошла от мысли к мысли, от фазы к фазе, измученная
Силами своими собственными иль гордостью и благостью,
То над собой владычица, то жалкая игрушка чья-то и рабыня.
При этом алогичность беспредельная была законом её действия,
Чтоб все возможности были исчерпаны до дна,
45. А боль вместе с блаженством были забавами сердечными.
В галопе грозовых превратностей
Она неслась полями скачек Обстоятельств
Или металась меж высотами и безднами своими
Приниженная или вверх взлетевшая на колесе у Времени непостоянном.
50. Среди поползновений скучных желаний серых
Она крутилась – червь среди червей – в грязи Природы,
Затем – телосложением с Титана – присвоила себе всю землю в пищу,
Честолюбиво взяв для одеяния моря, а для короны звезды,
И с криком зашагала от пика к пику, гораздо более высокому,
55. Настойчиво истребуя миры, чтоб побеждать и править.
Затем без видимой причины, очарованная ликом Скорби,
Она – вся жизнь – ныряла в боль глубин
И, там купаясь, прилипала к страданью своему.
В общении печальном с её растраченным впустую «я»,
60. Она увековечивала счет всему, что потеряла,
Или сидела с горем, как со старинным другом.
Веселая возня неистовых восторгов вскоре истощилась,
Или замедлилась, привязанная к радости несоразмерной,
Не замечая явных поворотов своей судьбы, не замечая своей цели.
65. Сцена была затеяна для всех её бесчисленных причуд,
Где каждая могла бы стать законом и укладом жизни этой,
Но не могла ей только ни одна из них чистого счастья предложить;
Привкус трепещущий и всё, не больше, они оставили после себя
Или неистовую жажду, которая приносит смертельную усталость.
70. В ряду её причуд, сменяющих друг друга, стремительном, бессчетном
Осталось нечто неизменное вовеки, неудовлетворенное, которое
При новом рассмотрении лишь только повторяло лик прошлого,
Как каждый час часы все остальные повторял,
А измененье каждое всё то же самое волненье продлевало.
75. Дух, в ней самой и в её цели неуверенный,
Скоро устал от счастия и радости великих слишком –
Она нуждалась в шпорах наслаждения и боли
И вкусе беспокойства и страдания естественном:
Она стремилась к цели, которой никогда достигнуть не могла.
80. Испорченности привкус терзал её иссохшие от жажды губы:
Рыдала она от горя, которое по её собственному выбору пришло,
Стремилась к удовольствию, что грудь её покрыло ранами;
Так устремляясь в небо, она сворачивала в ад.
Она избрала случай и опасность партнерами своими;
85. Судьбы ужасные качели она избрала для колыбели и для трона.
Но всё же чистым, ярким было ее рождение из Вечности,
Утраченная благость мира ещё виднелась в её глазах.
Причуды жизни – это лики Бесконечья:
Её естественное право – красота и счастье,
90. И местопребывание предвечное её – извечное Блаженство.

Всё это теперь явило свой античный лик восторга,
Страдающему сердцу явилось откровение нежданное,
Склоняющее и держаться стойко, и стремиться страстно, и надеяться.
Теперь даже в изменчивых мирах, утративших покой,
95. И в атмосфере, напоенной болью, страхом,
Когда шел Ашвапати по земле небезопасной,
Перед собою видел образ он счастливейшей страны.
В этом строении сакрального Пространства,
Которое восходит к высшим образцам творения,
100. В сияющих вершинах, выше которых ничего не существует,
Для теплого общения меж телом и душою,
Далекое, как небо, и близкое, как мысли и надежды,
Мерцало царство жизни, которое не ведало печали.
Над ним, на небосводе совсем ином,
105. Чем небеса, что созерцают смертные глаза,
Как на лепной небесной тверди самих богов,
Архипелагом огненного света, в отдалении,
В покрытом рябью небе сияли звезды.
Парящие спирали, магические кольца оттенков ярких,
110. Мерцающие сферы необычных форм неторопливо
Проплывали вдалеке, как некие мирские символы.
Не разделяющие беспокойства, к тяжкому труду,
К несчастьям безразличные, не обещающие помощи,
К страданиям глухие, к горестям, к борьбе за жизнь,
115. Ни гневом, ни унынием и ни отвращением не запятнанные,
Смотрели равнодушно свысока великие провидческие планы,
Блаженные вовеки в своей непреходящей правоте.
Своею сутью, красотой своею поглощенные,
Они существовали с верой в счастие бессмертное своё.
120. Врозь, в созерцании самоблаженства отчужденные,
Они, сверкая, плыли в некой светлой туманной дымке,
Как вечное прибежище видений света,
Как некая туманность блеска и величия богов,
Которая была сотворена из размышлений вечности.
125. Почти что отвергаемые верой человеческой,
Они с трудом воспринимались как исток всего, что существует.
Как будто на экране телевизора волшебного,
Окинутые неким внутренним сильнейшим взглядом,
Они сияли словно образы, пришедшие с далекой сцены,
130. Слишком высокие и яркие для взора смертного простого.
Но были близки и реальны для сердца страстного
И для горячих мыслей, и для чувств пылающих
Все эти царства скрытые бескрайнего блаженства.
Лежат они, купаясь вечно в счастьи и блаженстве,
135. На безопасных ярких завороженных окраинах,
По воле избегая поиска печалей и желаний,
В той недоступной сфере, которую мы всё же ощущаем,
Которая невосприимчива к тискам суровым Времени и Смерти.
Перед глазами нашими во сне и в созерцании, и в трансе,
140. Сквозь внутреннее поле ви́дения тонкого
Обширные ландшафты и обличья царства совершенного
Проходят, взору мимолётному открывшись,
И оставляют за собой сияющий след памяти.
Воображаемые виды иль вечные великие миры, пришли они во сне
145. Иль в чувствах проявились, глубинами своими волнуют наше сердце;
Как будто нереальные, они значительно реальней жизни,
Счастливей счастья и правдивее всех истин –
Если б мечтами они были или пойманными образами,
То истина мечты фальшивкой сделала б земли реалии пустые.
150. Там жили или возвращались к жаждущим глазам, когда взывали к ним,
Зависшие в мгновеньи скором вечном,
Небесные безветренные царства нетленного божественного Света
И континенты озаренные покоя, окрашенного цветом фиолета,
И океаны, и моря веселья Бога, и страны
155. Что не ведают печали под ярким багрянцем вечных солнц.

Так некогда далекая звезда идеи яркой
Или кометный хвост воображения мечты
Сейчас преобразились в близкий образ самой реальности.
Была форсирована пропасть между реальностью земли и истиной мечты,
160. Жизни чудесные миры мечтою больше не были;
Всё, что они скрывали, доступно стало его виденью:
Глаза и сердце Ашвапати соприкоснулись с жизнью и событиями там
И поразились их чистой красотою и блаженством.
Безветренная сфера на высшем уровне притягивала взгляд его,
165. Её границы вдавались в небо «Я»
И погружались в странную эфирную основу.
Пылала квинтэссенция там высшего восторга Жизни.
На тонком уровне таинственного чуда
Лишь линия граничная преображенья высшего
170. Жизнь отделяла от Бесконечья, форм лишенного,
И укрывала Время от вечности самой.
Время чеканит образы свои из вещества без формы – из Бесконечья;
Покой Всевечности хранит в себе космическое действо:
Изменчивые образы вселенской Силы
175. Черпали силу, чтобы быть, и волю, чтобы длиться,
Из глубей океана динамичного покоя.
Та Сила пользует пластичные свободы Всеединого,
Вершину духа обращая к жизни,
Чтоб вылепить в делах мечты Её каприза.
180. Зов Его мудрости даёт опору Её шагам беспечным,
Он окружает Её танец основой прочной,
Его вневременная неизменность к тому же
Должна к определенной норме привести чудо Её творения.
Изобретая окружение вселенной этой
185. Из бессознательных энергий пустоты,
Она скрепила свои шаги Его идеей, в своих слепых поступках
Она, конечно, ощущает вспышки Его всезнающего Света.
По Её воле загадочный Сверхразум склоняется,
Чтоб эту Силу направлять – Она лишь осязает, но знать не может,
190. Дыхание энергии Его руководит Её морями беспокойными,
И жизнь послушно подчиняется Идее правящей.
По Её воле, ведомой светлым внутренним Присутствием,
Разум, производящий рискованные опыты,
Прокладывает путь свой через неясные возможности
195. Среди структур случайных несведущего мира.
Невежество людское наше стремится к Истине,
Чтобы Неведенье могло бы стать всезнающим,
А образы инстинкта превратились бы в божественные мысли,
Чтоб в мыслях поселился безошибочный бессмертный взгляд,
200. Чтобы природа поднималась к тождественности с Богом.
Миров Властитель, сам сделавший себя рабом той Силы,
Есть исполнитель Её фантазий:
Она уже распорядилась морями всемогущества,
Она же Безграничье ограничила законами своими.
205. Бессмертный сам связал себя Её делами;
Решает Он задачи, что предоставило ему Её невежество,
Укрытое накидкой нашего смертельного исхода.
Миры и формы, что создает фантазия Её богини,
Уже утратили свое начало среди высот незримых:
210. Но даже разлучённые с источником своим извечным,
Блуждающие в темноте, обезображенные, падшие и проклятые, –
Ведь, даже и в падении есть радость извращенная своя,
А Сила не упустит ничего, что служит Её восторгу –
Они все также могут вернуться к тем высотам
215. Или паденья духа, здесь осужденные, отбросить,
Вернуть божественность, отнятую у них.
Однажды уловив охват виденья вечности,
Увидел Ашвапати регионы благородные с их гордостью, величием
И те другие, что притулились в глубинах низших.
220. Вверху была монархия «я» непорочного и чистого,
Внизу – угрюмый транс пучины первозданной –
Обратный полюс с антиподами туманными.
Он видел там широкие просторы триумфа абсолютов жизни:
Смеялось всё здесь в благостном бессмертии
225. И вечном детстве души извечной до той поры,
Когда невежество пришло, и родились страдание и боль там,
Где всё могло бы осмеливаться быть самим собою и единым,
И Мудрость бы играла в святой невинности
С открытою Свободой под счастливым солнцем Истины.
230. Там были царства Её иронии ужасной и смеха,
Поля со вкусом тяжкого труда, борьбы и слез;
Там голова Её лежала на груди возлюблённой – у Смерти,
А сон ненадолго копировал покой исчезновенья – умиранье.
Свет Бога Сила эта отделила от тьмы его,
235. Чтоб испытать благоухание оголённых противоположностей.
Все краски и оттенки их, здесь перемешанные в сердце человеческом,
Сплели изменчивый рисунок – проект людского существа,
Где его личность – хаос и космос,
Где жизнь его – ручей, струящийся вперед по Времени-реке,
240. Где постоянство его природы – непреходящая изменчивость,
Его душа – картины движущейся фильм, что полон перемен.
Вот так великая Создательница-Сила своим таинственным касанием
Вернула пафос и энергию своей мечте о Существе,
Мистерией непостижимой сделав игру предмета страсти.

245. Миры все здешние стояли к небесам на полпути.
Не темная Стена была пред ними, но Вуаль;
В обличьях, от внимания человека далеко не ускользавших,
Наружу прорывался луч Блаженства изначального –
Страсть, интенсивность некая неоскверненной чистоты.
250. Небесное блаженство могло бы стать земным, была б земля чиста.
Сердца и чувства наши, обожествленные, могли б достигнуть
Блаженства максимального естественного счастья, достичь
Волнующих вибраций абсолютов Сверхприроды: при этом силы все
Могли б, смеясь, соревноваться на тяжелых земных дорогах
255. И никогда не ощущать Её безжалостного лезвия мучений:
Была б игра одной любви и не было б нигде стыда Природы.
Но жизнь мечты свои упрятала в конюшню во дворах Материи,
И эти двери пока закрыты для высших изменений.
Эти миры могли бы ощущать дыханье Бога на своих вершинах;
260. Там слабый проблеск Трансцендентного уже мерцал.
Сквозь вечное прозрачное безмолвие, вблизи сна вечности,
Через обширные пространства шли
Бессмертные фигуры воплощенной радости.
В тиши блаженства чистые таинственные голоса
265. У бога Вселюбви просили совершенной радости,
Зовя его своим касанием медовым разволновать миры,
Его блаженными крылами Природы ветви охватить,
Суровым, благостным могуществом слияния
Объять все существа в своих спасительных руках,
270. И проявляя жалость и к бродяге, и к разбойнику,
Их счастьем наделить, которое они отвергли.
Песнь Гименея божеству незримому,
Гимн пламенный желания чистого
Звучал в сердцах бессмертья музыкой
275. И пробуждал от сна ухо экстаза.
Там был свой дом у ярких и чистейших чувств, порывов пламенных,
Которых земное тело выдержать не в состоянии;
Там человек дышал с душою легкой, необремененной,
А сердце торопливо билось в восторге раз за разом.
280. Там голос Времени о радости Бессмертья пел;
Звенел глас вдохновенья и лирической поэзии –
Пришли мгновения с экстазом на своих крылах;
Несказанная красота плыла просторами мечты
С небесной чистотой, избавленная ото всех границ;
285. Крик птицы Феникс взывал с небес
К бессмертным жителям земли божественного Света.
В ладонях Бога забился пульс творения;
По тем дорогам бродили чудо и восторг.
Простое бытие стало блаженством высшим,
290. Жизнь стала души счастливым смехом,
А Радость стала царем с Любовью в качестве министра.
Здесь воплотилась просветленность духа.
Любимыми друзьями стали природы противоположности,
А её крайности – хребтами острыми гармонии.
295. Пришла терпимость вместе с нежной чистотой,
И на груди своей они вскормили бога:
Никто там не был слабым, поэтому ложь не могла там жить;
Невежество там было легкой тенью, которая оберегала свет,
Воображение – свободной волей Истины,
300. Простое удовольствие – искателем небесного огня;
Там Красоты поклонником был интеллект,
Рабом невозмутимого духовного закона – Сила,
Власть голову свою сложила там на грудь Блаженства.
Сияли там непостижимые вершины блаженств божественных,
305. И автономии правления самой безмолвной Мудрости,
И сферы, Её девственному солнцу подчиненные,
И теократии всевидящей души, свет проливающей,
Усаженной на трон властью луча Божественного.
Великие события мечты и виденья величий
310. Там, в солнцеликих царствах, двигались походкой величавой:
Сенаты и парламенты богов числом огромным,
Жизни властители там восседали на тронах хладной воли –
Самодержавия, высокие владычества и властные могущества,
Вооруженные, увенчанные лаврами господства.
315. Всё было там великим и прекрасным,
Все существа носили царскую печать богов.
Олигархии естества Закона властвовали там, где гордые
Неистовые головы служили одному спокойному челу монарха:
Все состояния души облачены были божественным.
320. Там встретились взаимные и страстью обжигающие связи
Восторга власти и зависимости рабской от этого восторга,
Наложенные самой Любовью на сердце Любви послушной,
И тело Любви, томящееся под ярмом восторга.
Всё это было игрой встречающихся царственностей.
325. Ведь, поклонение сближает силу, склоненную в поклоне, с блаженством
И предметом гордости богов, которые душа так обожает:
Правитель там един со всеми, кем управляет он,
Кому он служит со свободным и спокойным сердцем –
Повиновение является великой школой обучения.
330. Венец и привилегии его высокого сословия, и вера его
Являются своеобразным выражением божественной природы,
Его служенье – выражением духовного владычества.
Там были царства, где Знание соединилось с Силой созидательной
В её высотном доме и сделало её своею собственной:
335. Великий Озарённый этот объял Её блистающие ветви
И накормил их страстью своего свечения,
Пока всё Её тело не стало Его прозрачным домом,
А вся Её душа – аналогом Его души.
Обожествленные, преображенные касанием мудрости,
340. Её дни стали ярким жертвоприношением;
Она горела как бессмертный мотылек в весёлом
Нестерпимом пламени счастливого и непрерывного огня.
Лишенная свободы Жизнь была повенчана с завоевателем своим.
В Его просторном небе она свой мир создала заново;
345. Спокойной поступи ума она придала ускорение мотора,
Разумному – потребность жить, как видела душа,
Живущему – толчок, чтоб знать и видеть.
Её охватывало Его сверкание, её могущество цеплялось за Него;
Она создала короля в пурпурных одеяньях из Идеи,
350. Свой скипетр магический вложила в Мысли длань,
Ритмические образы виде́ний внутри Его отлила в формы,
А свои действия – в живое тело Его воли.
Мгновенный яркий свет создателя, гром пробуждающий –
Свет Победителя взнуздал Силу бессмертную её;
355. Кентавр в стремительном галопе нёс бога на себе.
Величие двойное обретает Жизнь, сидящая на троне с Разумом.
Миры там были счастия великого, глубокого
И действия, которое окрашено улыбкой и мечтою мысли,
И страсть там ожидала исполнения своих желаний
360. До той поры, пока не ощущала рядом Бога.
Миры там были радости невинной, чистого веселья;
Там молодость беспечная ума и сердца
Небесный инструмент в обличии телесном обретала;
Она сиянье золотистое вокруг желанья зажигало
365. И в человечьих телесах высвобождало божие животное
К скачкам блаженства и любви, и красоты.
В стране сияющей, что созерцает лишь благоволение небес,
Проворный импульс жизни не гас и не был ограничен:
Не знал он и усталости; печаль его была счастливой.
370. Работа там была игрой, игра – единственной работой,
Задания небесные – богоподобного могущества потехой,
Небесною вакхическою пляской, вовеки чистой.
Не остановленная слабостью, присущей всем остовам смертным,
Жизнь была вечностью восторга настроений:
375. Не приходила старость, и забота никогда лица не посещала.
Связуя тесно с жизнью звезд без всяких опасений
Любую гонку, смех любой бессмертных сил,
Резвились на своих полях для игр нагие боги-дети,
Сражая ветры скоростью и блеском;
380. Они в товарищи для этих игр позвали шторм и солнце,
Соревновались с белой гривой волн грохочущих морей,
Уничтожая расстояния, колесами своими попирая их до смерти;
И на аренах своей силы они упорно бились.
Неотразимые в сверкании своем, подобные горящим солнцам,
385. Они сияньем тел воспламенили небеса,
Послав их миру этому, как бога щедрый дар.
Чарующая сила, чтобы сердце к полному восторгу привести –
Они несли великолепье и влиянье обаяния своего
Как будто знамя Жизни по дорогам Космоса бескрайнего.
390. Друзьями светлыми души были идеи;
Здесь разум с речью игры вел и вбрасывал метательные копья мысли,
Но не нуждался в этих инструментах, чтобы знать;
Подобно отдыху, приятным развлечением Природы было Знание.
Там облаченные сияньем ярким сердца чистого,
395. Дети-наследники врожденной древней божьей интуиции,
Те обитатели бессрочного владенья Времени,
Еще объятые блаженством первого творения,
Существование влили в собственную молодость души.
Изящный и неистово горячий деспотизм,
400. Который энергично принуждает собственную волю к радости,
Излил на мир улыбчивые струи счастья.
Царили там дыхание высокой и свободной сути,
Удачливая поступь дней в спокойной атмосфере,
Поток любви всеобщей мира необъятного.
405. Владычество неутомимой нежности существовало там,
Как песнь о наслаждении, что Время нам поёт.
Спонтанный массовый порядок свободной сделал волю,
К блаженству допустив открытый искренний полет души,
Раскрыв величье, широту неограниченного действа
410. И вольность золотую сердечного огня.
Там не было обманных рассуждений о разделении душ,
И искривленность мысли или слова туда не приходила,
Чтоб у творения украсть принадлежащую ему по праву истину;
Всё было откровением и силой естества.
415. Свобода там была законом высшим и правилом единственным.
Миры те поднимались или погружались в ряд, пригодный им –
В царства изящной красоты и изумления,
В поля величия и мощи титанической.
Жизнь здесь легко играла со своими необъятными желаниями.
420. Она без перерыва могла построить тысячу Эдемов;
Не установлено пределов для её величия и милости её,
И для разнообразья божьего её.
Возникнув из груди глубокой Бесконечности,
От крика пробуждаясь и от шевеления несметных душ
425. И улыбаясь как дитя, рожденное в любви и уповании,
В своей природе поселяя мощь Бессмертия,
В своей душе лелея Волю вечную, ей не было нужды в советах,
Ибо руководило ею только сердце просветленное:
Божественность её шагов какое-то падение не унижало,
430. И не могла прийти чуждая Ночь, чтоб ослепить её глаза.
Там не было необходимости в защите от недовольства;
Любое действо было совершенством и успехом.
Безудержная из-за настроений своей фантазии богатой
И интенсивного и красочного буйства своего ума,
435. Дионисийская богиня всеблаженства,
Которая посвящена в могучие священные мечты,
Вакханка бурного животворящего порыва,
Магический строитель форм бесчисленных,
Исследующий данные ему размеры ритмов Бога –
440. Она по усмотренью своему ткала свой собственный волшебный танец.

Мир счастья этот видел Ашвапати, и ощущал призыв его,
Но вход в блаженство это он не нашел;
Моста через сознания пропасть не существовало.
Был слишком темный воздух вокруг его души,
445. Привязанной к тревожной беспокойной жизни.
Хоть и присутствовало страстное желание и разум жаждущий,
Для грустной мысли, порожденной скорбным опытом,
Для виденья, которое ослаблено печалями, заботами и долгим сном,
Казалось это всё мечтою лишь заветной, яркой,
450. Воспринимаемой в желанной дальней дали сердцем
Того, кто следует под сенью земных мучений.
Хоть он объятья Вечности и ощутил однажды,
Была его природа слишком близкой к мирам страдания,
И там, где он стоял, присутствовали только врата въездные Ночи.
455. Вплотную окруженная тревогами мирскими,
С трудом та форма плотная, в которой сотворили нас,
На радость отвечает чистейшей радостью, на свет – полнейшим светом.
Ибо истерзанная воля жить и думать сначала
Пробудила смешенье удовольствия и боли
460. И до сих пор хранит эту привычку своего рождения:
Всё наше бытие – сплошная двойственность.
На стадиях начальных мира смертного
Жизнь не была игрой ума или мечтою сердца.
Когда в несознающей Пустоте была сотворена земля,
465. И не существовало ничего, за исключеньем материальной сцены,
Отождествляемые с морем, камнем, небом,
Младые боги жаждали освобождения душ,
Которые в бесформенных, безжизненных объектах еще спали.
В необитаемом великолепье этом, в лишенной духа красоте,
470. В глухой тиши, среди оставленных без понимания звуков
Тяжелым было бремя Божества – ни с кем не разделяемое бремя
В мире, в котором не было каких-либо стремлений;
Ибо там не было кого-то, кто мог воспринимать иль чувствовать.
Тупая масса эта, которая не допускала нервной дрожи чувств,
475. Глубокий созидательный мотив в себя вместить бы не смогла:
В гармонию Материи, теперь уже не погруженный,
Застывший, свой покой утратил Дух.
И в трансе отстраненном Он ощупью искал прозрения,
Стремился всей душою к сознательным движениям сердца
480. И жаждал разговора, мысли, радости, любви.
В немом бесчувственном кружении дня и ночи
Он жаждал отклика, пульсации стремления.
Висящее в покое Несознание, что сотрясалось от прикосновенья,
И Тишина интуитивная, дрожащая от имени любого, –
485. Они взывали к Жизни, чтобы захватить эту бесчувственную форму
И пробудить божественность в отливках этих грубых.
На шаре этом, что в безмолвии кружился, был услышан голос, –
В беззвучной Пустоте стон чей-то приглушенный раздавался.
Где прежде не обитал никто, казалось, дышит существо:
490. Там, нечто, заключенное в глубинах неодушевленных,
Существование с сознанием отринувшее и радость потерявшее,
Сменило курс, как если б это сделал спящий с незапамятных времен.
Осознавая ту свою реальность, что похоронена была,
И вспоминая «я» своё забытое и привилегию свою,
495. Оно стремилось знать и возвышаться, жить и наслаждаться.
Жизнь этот зов услышала и в стороне оставила свой прежний свет.
Её великолепие, стремительность, её блаженство,
Переполняющее план яркого великолепия её,
Ширококрылый милосердный Ангел излил сюда же –
500. На косное кольцо и неуклюжее движенье бренного Пространства,
Надеясь радостью наполнить сей светлый новый мир.
Подобно той богине, что приходит к душам смертным
И окружает их объятиями небесными своими,
Она склонилась, чтобы в преходящих формах создать свой дом;
505. В утробу материнскую Материи она огонь бессмертный опустила
И в Пустоте бесчувственной мысль и надежду пробудила,
Сразила красотой, очарованием своим и плоть, и нервы
И силой навязала всеблаженство бесчувственной земле.
Одетое растениями, цветами и деревьями, живое
510. Земли большое тело улыбнулось небесам,
Небесная лазурь ответила лазури во всплесках моря;
Глубины океанские заполонили разные создания с чувствами,
Проворство и радость Жизни себя явили в животном мире,
Отважился, задумался и встретил весь мир своей душою человек.
515. Но было ещё в движении Жизни дыхание волшебное, и, прежде чем
Её дары смогли достичь наших сердец, в неволю заключенных,
Двусмысленное темное Присутствие подвергло всё вокруг сомнению.
Та Воля тайная, что облачает себя в одежды Ночи
И предлагает духу плоти испытание тяжелое,
520. Богине Жизни навязала мистическую маску боли, маску смерти.
Задержанная ныне в годах медлительных, мучительных,
Живет как временная гостья та странница крылатая волшебная,
И состояние своё – счастливей этого – вернуть она уже не может,
И нужно подчиниться ей закону Несознания инертному,
525. Бесчувственному основанию мира,
В котором на красоту наложены ограничения слепые,
А горе и любая радость живут как те, кто постоянно конфликтуют.
Чудовищно тупая немота упала на неё:
Разрушен был её могучий тонкий дух,
530. И дар её убит – дар детского божественного счастья,
И слава вся её обращена в ничтожность,
А сладость – в искалеченное вожделенье.
Своим трудом дать пищу смерти – судьба всей Жизни здесь.
Её бессмертие сокрыто было так, что Она вся казалась,
535. Сознание навязывая миру несознательному,
Лишь эпизодом в смерти вечной и неким мифом бытия,
Которое должно навеки прекратиться.
Такой была злосчастная мистерия Её материальных изменений.