Возвращение! (Временной Туннель)

ГЛАВА 5.
Возвращение!

ВРЕМЕННОЙ ТУННЕЛЬ

Свами Криянанда

На следующий день они снова вынырнули из туннеля в своих световых сферах. На этот раз, однако, они прошли через него спокойно и без какого-либо страха. Их новый друг уже поджидал их там. Как только они растворили свои свето-временные сферы, они тут же поприветствовали его.

— Как долго мы отсутствовали? – спросил Бобби.

— Всего минуту или две, — ответил их новый друг. – Я не успел соскучиться!

— Простите нас, — извинился Донни, — но вчера столько всего произошло, что мы забыли спросить, как вас зовут.

— Я Гензель, — ответил молодой мужчина. – Это звучит более дружелюбно, нежели Ганс.  – Он с улыбкой протянул им по очереди правую руку для рукопожатия.

— А где вы так хорошо научились говорить по-английски, Гензель? – спросил Донни.

— В Америке. Я провел там с отцом два года и ходил там в школу.

— Жаль, мы не смогли познакомиться с вашим отцом! – вежливо сказал Бобби.

— А почему бы не сделать этого сейчас? – предложил Гензель. —  Если хотите, мы можем  прямо сейчас вернуться назад во времени. Когда мы окажемся там, мы сможем растворить наши свето-временные сферы.

— О, давайте сделаем это! – воскликнул Бобби. – Может быть, он нам расскажет, зачем распространял эту историю про Дракулу!

— О, вы слышали эту историю, не так ли?  — с улыбкой ответил Гензель. – Папа никогда не говорил об этом, даже со мной. Но мы, конечно же, можем прямо сейчас вернуться в то время, когда он был еще жив.

Они окружили себя сферами света. В этот раз пожелание, куда им направиться, исходило от Гензеля. Вскоре они оказались в том времени, где был жив его отец. Перед ними стоял старик с огромными седыми усами и длинными седыми волосами. Они быстро растворили свои свето-временные сферы, чтобы он смог их увидеть. Старик поприветствовал их приветливой улыбкой.

— О, Хензель,ихь фрое михь зи цу зеен*.

Да, папа. Я тоже очень рад тебя видеть. Но теперь давай говорить по-английски. Двое моих друзей  —  американцы. Ах, как я рад тебя видеть, папа! – мужчины нежно обнялись. – Я должен рассказать тебе удивительные вещи. Но сперва позволь представить тебе моих друзей. Это Донни, ему девять лет. А это его брат Бобби, ему семь.

—  Семь с половиной! – немного возмущенно поправил Бобби и слегка выпрямился.

— Извиняюсь, семь с половиной – улыбнулся Гензель, эта поправка его развесилила. Обращаясь к отцу, он продолжал – Они нашли нашу лабораторию и временной туннель. И они принесли новости. Они также задали мне вопрос, на который можешь ответить только ты, папа: вот почему мы здесь. — Затем Гензель погрустнел. — Папа, наша лаборатория разрушена!

— Расрушен! – воскликнул старик с сильным немецким акцентом. – Но ты…? Как? — Он также на мгновенье погрустнел. — Это был такой замечательный рабочий место!

— Знаю, папа. Я сделал именно то, что ты не велел мне делать! Я прорвался через временной барьер.

— Так это твой вина? Но как ушасно! Ну, по крайней мере, ты шиф; эта есть главный весчь. Што случилось?

— Я спасался от нападения огромного тираннозавра Рекса в мезозойской эре. В спешке я забыл то, что ты мне говорил, и сбежал оттуда слишком быстро.

— Но, по крайней мере, временной туннель ист гут, и он действовать! Иначе здесь не был бы этих малчикофф!

— Да, папа, но кое-что произошло.

— Што ты иметь в виду?

— Ну, я ехал верхом на другом динозавре … — его отец  выглядел совершенно потрясенным – и, поскольку я прижимался к нему ногами, он отправился назад вместе со мной.

— Святый Небеса! Унд зо он съесть всю дерефню?

— Нет, папа! Нет! Он был убит взрывом. Его отбросило вперед,  в наше время. А меня отбросило назад, в безвременную зону.  Но эти ребята рассказали мне, что лаборатория в руинах. Мне очень жаль.

— Ах! Почему мы долшен горефать? Это есть больше не мой забот! И ты не бери в голова.

— Сэр, — сказал Донни, — мы хотели бы кое-что узнать о Дракуле!

— Дракула! – ответил старик. – Но я не знать ничеффо про Дракула. Он есть никто — всего лишь мифф.

— Понятно. Но другой старик – затем, вежливо – простите меня, сэр, я знаю, что вы не совсем старик.

Старик улыбнулся:

— Я не иметь возраст! Но продолжай. Я знай, что ты иметь в виду.

— Так вот, этот старик, с которым я познакомился, сказал мне, что вы сами придумали и распространяли этот миф, чтобы никто не вторгался на территорию вокруг вашей лаборатории. Мне хотелось бы знать, что это за миф? Я никогда его не слышал.

Старик снова улыбнулся:

— Ах, эта есть глупость! Мошет быть, ты не слышать, но вампиры – это есть вид летучих мышей в Южной Америке, который сосут краф – извиняюсь, кровь. (Он произнес слово «кровь» в рифму со словом «граф»). Я пустил слух, что здесь, в трансильванский лес, жил человек–вампир.

— Но он на чем-то основан, этот миф?

— Ну да, дафным-дафно – за сотни лет до фас  —  в Румынии жил правитель, который протыкать много людей в сердце мит дерефянный кол. Его имя был Влад, и его называть Дракула, что значит Влад–дьяфол. Я использовать этот мифф, чтобы выдумать человека по имени Дракула. Я заменить его протыкание людей палкой на сосать краф! И што он сам мог быть убит только, если проткнуть его сердце мит дерефянный кол. Я рассказать в шутку, конечно, но моя цель был серьезный. Мне нужно было отбить у люди охоту приближаться к нашей работа.

Бобби пропищал:

— Разве не было бы забавно взглянуть на этого мерзавца, Влада!

Гензель подхватил:

— Мы могли бы, если хотите, вернуться в то время, когда жил Влад. Должно быть, это был ужасный период!

Донни спросил старика:

— А вы бы хотели тоже отправиться с нами? Или вам было бы слишком больно видеть настоящую историю Дракулы?

— Ах! Почему я должен горефать? Это есть больше не мой забот! – сказал отец, повторив слова, сказанные им раньше. – Ничто ни есть ваш забот в этом настоящий, подобный сон время. Я думать мой настоящий эго есть наслаждаться в намного бессер место! Нет, идите одни. Я тоже здесь не остаться. Я пребывать в другой, много лучший место.

Таким образом, они отправились без него назад, в то время, когда жил Влад. Через несколько мгновений они появились на большой плоской равнине, на которой лежали тысячи тел, распростертых на земле, с кольями, торчащими из груди. Колья пронзали им сердце. На краю поля сгрудилась большая группа пленников. Они, очевидно, отчаянно желали избежать  ожидавщей их ужасной участи. Рядом, заливаясь жутким смехом, стояли вооруженные солдаты,  в то время как сам Влад, злобного вида образчик человеческого существа, стоял на возвышении, свирепо глядя на открывающееся перед ним зрелище — жестокая ухмылка скрывала, подобно  маске, любые подлинные чувства, которые он мог испытывать. Он издевательски смеялся. Несколько солдат распинали на земле вырывающегося пленника, четверо из них растягивали его руки и ноги, удерживая их на месте; пятый как раз собирался пронзить колом сердце пленника. Другие пленники издавали пронзительный вопль, наблюдая эту ужасную сцену.

Донни охватила дрожь. Прикрыв глаза рукой, он отвел взгляд в сторону.

— О, это слишком ужасно! Неужели мы ничего  не можем сделать, чтобы остановить эту ужасную бойню?

Бобби заплакал:

— Как бы мне хотелось просто стереть всю эту сцену, чтобы она никогда не существовала!

— Боюсь, ты не можешь этого сделать, — сказал Гензель.

— Почему? – одновременно воскликнули оба мальчика.

— Именно так жили люди в те давние времена, — ответил Гензель. – Короли обладали абсолютной властью, а крестьяне — никакой. Для правителей крестьяне были не более чем скотом.

— Но почему они не восставали против этого? — спросил Бобби.

— Спустя несколько столетий они, наконец, это сделали – не здесь, в Румынии, а во Франции. В конце восемнадцатого века там произошла кровавая революция. Огромное число аристократов, включая даже короля и королеву, погибли под гильотиной.

— А что такое гилтина? – спросил Бобби.

— Гильотина – это огромное лезвие, подвешенное на раме большого размера. Во время казни лезвие опускалось, отсекая людям головы.

— Фу! Какой ужас! – хором воскликнули мальчики.

— В Швейцарии, — продолжал Гензель, — еще до французской революции, в четырнадцатом или в пятнадцатом веке, крестьяне тоже отвоевали себе свободу. Все началось с Вильгельма Телля. Хотите отправиться посмотреть на него? Это лучше, чем просто о нем прочитать.

Донни вздрогнул:

— Если то, через что он прошел, было чем-то вроде того, что мы только что увидели, то, думаю, я предпочел бы пропустить это.

— Нет, на этот раз все было совсем по-другому. Вильгельм был лучником, и при этом очень хорошим. Он также был крестьянином. А его правитель, Гесслер, был тираном. Гесслер повесил свою шляпу на палку и, чтобы проверить, насколько его подданные послушны ему, приказал каждому из них кланяться этой шляпе, проходя мимо нее.

— Однажды Вильгельм Телль гордо прошел мимо нее и не поклонился. Гесслер, когда ему доложили об этом «оскорблении», вызвал Телля к себе и с усмешкой сказал, что простит его, если тот согласится сбить стрелой яблоко с головы своего маленького сына. Ну что, вернемся назад и посмотрим?

Они силой мысли переместились из времени Влада во времена Вильгельма Телля. На заднем плане высоко над ними возвышались горы. Вильгельм Телль стоял на берегу озера, а его маленький сын с яблоком на голове в двадцати ярдах от него. Тиран Гесслер стоял чуть поодаль, в стороне. Он холодно улыбался; его сторонники, стоящие вокруг него, насмешливо ухмылялись.

Вильгельм Телль мрачно поднял арбалет и натянул тетиву, затем опустил лук и бросил на Гесслера исполненный ярости взгляд.

— Мой собственный сын! – воскликнул он.

— Да! – Гесслер мрачно нахмурился. – Разве его смерть  не справедливая цена за твою свободу?

— Чудовище! – пробормотал бедный Вильгельм. – Затем он обратился к своему маленькому сыну.– Дорогой, прости меня, пожалуйста! Ты видишь, у мен нет выбора. Дело не только в моей свободе, но и в свободе всего нашего народа. А если я не выстрелю, он наверняка убьет нас обоих!

— Давай, папа! – крикнул малыш. – Я знаю, ты не промахнешься.

Тем не менее, ребенок немного дрожал!

Вильгельм снова поднял лук, натянул тетиву, прижал к ней стрелу и выпустил ее. Стрела вонзилась в середину яблока. Сын в обмороке упал на землю.

Затем Вильгельм Телль быстро выхватил из колчана вторую стрелу, молниеносно развернулся и выстрелил Гесслеру в сердце. Когда Гесслер  упал замертво, а его сторонники столпились вокруг, чтобы помочь ему, Вильгельм схватил малыша, который к этому времени уже пришел в себя, и запрыгнул с ним в лодку, на которой они приплыли и которая была привязана у берега. Они поспешно отплыли прочь и вскоре скрылись из виду, прежде чем люди Гесслера успели среагировать.

-Какая драма! – воскликнул Донни. – Значит то, что сделал Вильгельм Телль вызвало революцию? Я так рад. Ни с кем нельзя обращаться так жестоко.

Бобби присоединился к нему, подтверждая сказанное:

— Вильгельм Телль был ничем не хуже любого из тех людей.

— Гораздо лучше! – воскликнул Донни. – Его храбрость показала, что он обладал поистине благородной натурой, в то время как Гесслер продемонстрировал только подлость, высокомерие и жестокость.

Тогда Гензель сказал им:

-В этом восстании был еще один эпизод, свидетельствующий о творческой смекалке крестьян. Это произошло, кажется, несколько лет спустя. Аристократы выступили ночью верхом на лошадях, в полном вооружении и доспехах. Они ждали до утра в лесу, чтобы напасть.

Мальчики вдруг обнаружили, что сидят вместе с Гензелем в своих свето-временных сферах над огромным полем. Была ночь, но они смогли увидеть внизу большую группу крестьян, которые отводили ручей на поле и затапливали его. К тому времени, как наступило утро, поле покрылось льдом. Рыцари начали атаку на рассвете. Как только они ступили на это ледяное поле, их лошади начали скользить и падать на землю. Рыцари беспомощно топтались на месте, двигаться им мешали доспехи. Крестьяне, вооруженные вилами, вышли на поле и всех их перебили.

— Вау! – воскликнул Донни. – Ужасно, но справедливо!

— Крестьяне показали своим правителям, что те ничуть не лучше только лишь потому, что богаче, знатнее и могущественнее их! – прокомментировал Бобби.

— А правители узнали, что крестьяне такие же люди, как и все остальные! – сказал Донни.

— А что вы скажете на то, чтобы вернуться «домой»? – сказал Гензель. – Думаю, с нас довольно всего этого.

— Скажу, что так оно и есть! – сказал Бобби, слегка вздрогнув.

Через несколько мгновений они снова оказались на траве возле туннеля. Свернув свои световые сферы, они удобно устроились на земле и принялись обсуждать увиденное.

— У меня вопрос, — сказал Донни. – Почему все эти люди говорили по-английски? Ведь это же наверняка был не их родной язык, не так ли?

— Нет, конечно, нет, — ответил Гензель. — То, что вы слышали, было их мыслями, а не словами. И вы могли слышать их истинные мысли, поскольку за словами люди часто скрывают то, что на самом деле думают.

— Как это? – спросил Бобби.

— Ну, например, когда Вильгельм Телль назвал Гесслера чудовищем, я не думаю, что он действительно сказал это: он только подумал. Он, конечно же, знал, что было бы слишком опасно высказывать эту мысль вслух.

— Так значит, слова, которые мы слышали по-английски, на самом деле были произнесены по-немецки? Но как насчет самих мыслей? Согласен, что Вильгельм Телль, возможно, не сказал вслух  «Чудовище!» ни на одном языке. Но даже в мыслях, од должен был бы произнести его по-немецки.

— Да, конечно, так он и сделал, — ответил Гензель. – Но даже за словами, которыми мы думаем, скрываются наши намерения. Именно эти намерения являются истинным, универсальным языком людей.

Бобби нетерпеливо заговорил:

— Гензель, вы сказали, что мы не можем изменить историю. Но, может быть, мы могли бы заставить других изменить ее? Что если бы мы вернулись во времена Влада и рассказали тамошним крестьянам о том, как крестьяне в Швейцарии заморозили поле. Не могли бы тогда и румынские крестьяне сами пойти войной на Влада, используя новую, более творческую тактику?

— Это было бы невозможно. Видишь ли, прежде всего, это противоречило бы тому, как жили люди в те дни. И к тому же, судьба обладает силой, которая подавляет доводы рассудка. Как часто, — продолжал он, — ты делал что-то безрассудное – что, возможно, даже было неправильным – просто потому, что какой-то внутренний импульс заставлял тебя это сделать.

— Никогда! – воскликнул Бобби

— Делал, делал! – воскликнул Донни. – Только вчера, помнишь, когда мама не велела тебе есть слишком много шарлотки, а ты все равно съел? Потом у тебя болел живот, не так ли?

— О, если ты только об этом, — ответил Бобби. Затем, обращаясь к Гензелю, он продолжал, — Я думал, вы имели в виду что-то более серьезное, типа того, что я был жестоким. Я никогда не был жестоким.

— Это правда, — вмешался Донни. – Он может быть довольно самонадеянным  и упёртым, но я никогда не видел, чтобы он был жестоким.

— Ну а что в этом плохого-то? – запротестовал Бобби. – Я такой же, как все.

— И такой же взрослый? – спросил Донни с хитрой усмешкой.

Бобби сделал глубокий вдох, готовясь дать яростный отпор на этот выпад Донни, но тут вмешался Гензель, сказав:

— Но разве вы не видите, вы оба подтверждаете то, что я сказал! У тебя нет склонности к жестокости, Бобби, но твоя склонность к упёртости не позволяет тебе отступить от своего мнения, даже когда люди вокруг тебя старше и знают больше тебя. Поэтому, когда ты знаешь,- а ты, безусловно, должен знать — что они знают то, чего, возможно, не можешь знать ты, ты все равно чувствуешь, что тоже должен вставить свои три копейки!

— Разве я бы смог причинить людям вред? – спросил Бобби.

— Я совершенно уверен, что  ты бы ничего плохого никогда не сделал. Но разве ты не видишь, что другие, в ком эта тенденция более сильна, могут полностью игнорировали чувства других людей?

Тут в разговор вступил Донни:

— То есть, вы хотите сказать, что некоторые люди настолько самоуверенны  и упёрты, что даже доводы других людей не могут свернуть их с их точки зрения?

— Конечно, именно это я и имею в виду! – ответил Гензель

— Что ж, это я понимаю, — сказал Донни, — но мы говорили об отдельных людях, в то время как здесь мы имеем дело с сознанием целого народа, нации, возможно, даже целого исторического периода. Некоторые люди  сегодня могут быть именно такими чересчур упёртыми, как вы и говорите, но посмотрите на Бобби: он определенно является исключением. Хотелось бы думать, что и я тоже.

— В своих путешествиях по разным историческим периодам, — сказал Гензель, — я пришел к выводу, что человечество в целом иногда бывает более осознанным, а иногда менее осознанным. Не могу этого объяснить, но, периоды в истории, кажется, то поднимаются, то опускаются, как океанские волны. Я заметил, что во время спадов общая осознанность снижается, и человечество вновь возвращается к «старым добрым временам».  Мало кто в эти погружения сознания думает об улучшении ситуации. А затем, когда волна снова начинает подниматься, люди начинают смотреть в будущее с надеждой на улучшение. Они начинают работать над  своим развитием вместо того чтобы думать: «В прежние времена все делалось лучше». Они ищут лучшие диеты, лучшие технологии, более эффективные пути развития.

— Наш отец приехал в эту страну, чтобы добывать нефть, — сказал Донни. —  Он говорит, что она начала просачиваться из-под земли сто лет назад, и никто не знал, что с ней делать.

— Через несколько лет, — продолжал Гензель, — будет запрещено курение в общественных местах. Сегодня люди не только хотят, но и ожидают, что все изменится к лучшему, в том числе и они сами.

— Я просто в восторге от этого! – воскликнул Донни.

— Посмотрите на жестокость эпохи древнего Рима, — продолжал Гензель. – Выши родители что-нибудь рассказывали вам об этом?

— Да, мы проходили это в школе. Два года назад мы ездили летом в Афины, и мама с папой рассказывали нам кое-что о тех временах.

— Так вот, — продолжал Гензель, — в Римском Колизее устраивали ужасные так называемые «цирковые игры». Гладиаторы убивали друг друга в жестоких схватках. На потеху публике христиан бросали на растерзание львам. Если бы кто-нибудь, по той или иной причине, попытался предложить подобный «вид спорта» сегодня, его бы публично осудили. В самом деле, кто сегодня осмелился бы даже просто попытаться это сделать?

Донни спросил:

— Тогда какой смысл путешествовать по историческим периодам, если мы ничего не можем  изменить к лучшему? Что толку видеть такие ужасы как массовые убийства и преследования?

Гензель проницательно посмотрел на него.

— А вам не кажется, — спросил он, — что некоторые эпизоды из истории могут заставить вас задуматься о том, как вы могли бы улучшить самих себя?

— Так значит, в этом главная польза от путешествий во времени!?

— А разве нет? Поразмышляйте, ведь общение с людьми помогает увидеть те недостатки, которые нам не нравятся в других, или,  если уж на то пошло, хорошие качества, которые мы видим в других и хотели бы развить в себе. Мы нуждаемся в других людях; они помогают нам развиваться. А теперь подумайте о людях, какими мы их в основном знаем, рассматривая различные аспекты человеческой природы через  постоянно меняющуюся панораму истории. На их примерах мы можем видеть в себе потенциал как для улучшения, так и для деградации.

— О, это звучит потрясающе! – воскликнул Донни. – А что, если мы отправимся назад во времена пирамид и посмотрим, какими были люди тогда?

— Мы смогли бы увидеть, как они построили эти огромные монументы! – добавил Бобби. – Папа говорил, что они созданы рабским трудом.

— Но как тот, кто использовал рабский труд, — рискнул предположить Донни, — мог быть настолько тонко чувствующим человеком, чтобы замыслить строительство таких удивительных сооружений?

— Согласен, — сказал Гензель. – Мне кажется, что тогда люди обладали слишком высокоразвитым сознанием! Им и в голову не могло бы прийти держать рабов или безжалостно эксплуатировать их только для того, чтобы придать физическую  форму своим фантазиям.

— Да, — задумчиво произнес Донни, — если те вещи, которые люди делали тогда, были такими возвышенными, какими кажутся, то и их помыслы тоже были возвышенными. Они не могли быть даже такими жестокими, какими многие люди являются сегодня. Тогда уровень сознания людей в целом должен был быть выше, чем сейчас.

— Но разве люди могут так сильно меняться от эпохи к эпохе? – удивился Бобби.

— Если исходить из того, как люди живут сегодня, — сказал Гензель, — это невозможно. Но, путешествуя по историческим периодам, чем я занимаюсь уже много лет, я вижу, что сознание людей действительно меняется. Почему бы нам позже не отправиться вперед во времени и не посмотреть, какими станут люди через несколько столетий? Я был там, и, поверьте, могу обещать вам несколько сюрпризов!

— Вау! – воскликнул Донни. – Это было бы здорово!

Тут вмешался Бобби, возвращаясь к своей первой теме:

— Но как кто-то может даже захотеть владеть людьми как рабами?

— Думаю, — сказал Гензель, поднимаясь на ноги, — нужно на время оставить эту тему. На сегодня с нас довольно. В гостинице еще не поздно, но вам лучше вернуться туда сейчас, пока вас не хватились.

— О боже! – воскликнул Донни. – Вы правы! Фрау Вайдис, наверное, думает, что мы уже перекупались!

Мальчики быстро попрощались с Гензелем и поспешили к кустам, за которыми они вошли во временной туннель.

— Увидимся завтра! – крикнул на прощание Донни.

— Если нам разрешат прийти, — добавил Бобби.

Появившись на другом конце, Донни сказал:

— Нам лучше бы искупаться, тогда мы скажем фрау Вайдис правду, когда будем рассказывать о том, чем мы занимались.

— Смотри! – воскликнул Бобби. – А солнце-то все еще высоко!

Продолжение следует…

*- Ah, Hansel, ich freue mich sehr dich zu zehen!  — немецк. Ах, Гензель, я очень рад тебя видеть!